Источник: Кюхельбекер
По-моему, все только и говорят — кто с восхищением, кто с отвращением, кто с интересом — о связи поэзии и рэпа. Я и сам иногда говорю, пытаюсь рассуждать. Причём в разное время я думал об этом то так, то эдак, а то совсем по-другому.
Будучи пятнадцатилетним рэпером, я только и мог негодовать на тему того, почему поэты не придумывают двойные рифмы, наивно полагал, что рэп — новая форма поэзии. Чуть повзрослев и проникнувшись стихами, перестал понимать рэп, недоумевал, как так выходит, что рэперы говорят так много чуши в своих куплетах. Сейчас мне думается, что любое культурное явление появляется неспроста, и в нём можно и нужно разобраться. Это было пояснение; оно необходимо потому, что сегодня мы поговорим о рэпере. Поговорим — очень точное, по-моему, слово: рецензировать здесь особо нечего.
Oxxxymiron в представлении не нуждается, однако, если кто-то о нём не знает, мне не составит труда сходу придумать несколько определений: Оксимирон — это главный нонконформист русского рэпа, умник, преданный, скорее, своей простоватой рэп-аудитории, чем умникам и умницам, которые стали заслушиваться им в последнее время. Это интеллигент эпохи постмодерна, ещё в юности, похоже, отчаявшийся создать что-либо великое, но не прекративший всё же попытки что-либо создавать.Вечный, как он сам говорит, Питер Пен, насильно скитающийся (поначалу, а потом уже вошло в привычку) номад и просто хороший рэпер. Как вы заметили, эти определения вполне соответствуют его псевдониму.
«Ощущаю себя стариком,
хоть просыпаюсь со стояком. Не спасёт благодать ста икон от сознанья,
комплексы съедают изнутри, я зову это — комплексное питанье»
(Oxxxymiron — Песенка гремлина).
Поднимаемые им темы — отчуждения, одиссеевых (о нет — агасферовых) скитаний, ненависти по отношению к мещанству и пошлости вообще, а к плохим рэперам в частности, — в принципе неуникальны. Другое дело, как это исполняется и преподносится, и в случае с Оксимироном совокупность составляющих даёт на удивление цельное (и притом необычное) представление об авторе.Цельный образ цельным образом, а по некоторым трекам всё-таки придётся пробежаться.
Анализировать конкретные треки трудно по причине разнородности каждого из них (это, кстати, одно из главных, по-моему, отличий рэп-трека от стихотворения: образы в тексте появляются, исчезают, появляются новые, строчки же могут быть вообще не связаны с предыдущими — не найти здесь, в общем, склонности к единству смысла, фонетики, лексических пластов, тогда как для стихов это характерно). И несмотря на то, что Мирон в этом смысле смотрится убедительней большинства коллег, рамки жанра, некие бессознательные черты общего стиля, действуют и тут.
«Наверно, я в конец шизик.
Какой хомяк, если я терял тех, кто мне близок? Но
всего один напас дури,
и мне кажется, мы за стеклом, и через нас курят»
(Oxxxymiron — Хомяк в бульбуляторе).
Параноидальная история, рассказанная от лица подростка, который наблюдает за тем, как его старшие друзья (внемля чьей-то глупой случайной фразе) запихивают в бульбулятор хомяка и, собственно, начинают курить. Подросток же ничего не может сделать, он не то что ничего не может изменить — он не может даже выказать ощущение неправильности происходящего, боясь показаться не таким, каким нужно. И вот от этого ощущения происходит сравнение подростка с тем самым беззащитным хомяком (недаром далее следует фраза «с тем хомяком всё переплетено было»). Так или иначе, связка-противопоставление «я — мир», когда я — маленький и слабый, а мир большой и угрожающий, будет ещё не единожды в разных формах появляться в треках Мирона. Такое чувство, что с тем хомяком действительно переплелось многое — например, чужая страна, положение эмигранта-изгоя («единственный кореш был Мустафа, для коренных я безвкусно одет, и не круто быть русским»), социальная неустроенность, в конце концов.
Но дело, кажется, не только во внешних причинах. Быть может, сам процесс развития общества и культуры поставил Оксимирона, который нам поэтому и интересен (а не из-за двойных рифм, конечно) в такое положение. Это положение оппозиции к миру вообще, это нонконформизм из жажды нонконформизма, это нахождение вне идеологии и какой-либо системы морали. Культура плохо сшитых лоскутов, когда в одной песне могут появиться Плутарх и Wu-Tang, Воннегут и Борат, Бруно Марс и Блаватская, — культура лоскутов торжествует. А Мирон Фёдоров, который, судя по всему, весьма чуток на такие вещи, представляет собой этой культуры лицо.
«Наш творец то ли хлопал ушами, то ли толком не шарил, и
мы родились не в тот век, в холодной державе, не на том полушарии»
(Oxxxymiron — Неваляшка).
В этом треке Окси говорит о том, как не потерять вкус к жизни, не стать обывателям, и так далее, и так далее. Методы, которые он предлагает, — весьма и весьма дискордианские: он говорит нам следовать за откуда ни возьмись появившимся Трикстером и взбираться по отвесной стене, чтобы не падать вниз по спирали. И всё это, понятно, замешано на эстетике вечных бесплодных скитаний, которые вдруг становятся целенаправленным квестом (цель, надо полагать, как раз в том, чтобы не обесцветить, не проиграть своё существование). Но суть не в этом. Меня очень занимают следующие строчки: «Ты однажды проснёшься и поймёшь — это просто кончается детство, позади переезды и вёрсты, перекрёстки, перелески…». Так и получилось, видимо: однажды Питер Пен открывает глаза и понимает, что находится на какой-то съёмной квартире в окружении некрасиво смеющихся пьяных дев, стеклотары, дыма и маленького замученного хомяка, зажатого в узкой вонючей трубке. И нечего делать — нужно каким-то образом жить; нужно иронизировать, ненавидеть тех, кому этот «фаустоподобной мирок» пришёлся впору, нужно, наконец, попытаться пробраться к своей Ultima Thule, попытаться вернуть своё внезапно потерянное детство.
И всё бы хорошо, но возникает два вопроса. Первый — а если найдёт? Нет, правда, что, если Оксимирон сможет заменить вот эту самую шаткость существования на некоторую основательность, подложить под книги Лотреамона и Уэльбека какой-то более прочный фундамент? Не случится ли так, что в случае победы (которая сегодня, в общем, уже не за горами), в случае возврата того потерянного времени, он проиграет, став довольным обитателем своего конформно-конфортабельного дома. Второе — не вопрос, а, верней, опасение. Вот есть писатели бунтари (например, Лимонов), есть вдумчивые наблюдатели (скажем, Борхес), есть романтики вроде Керуака, есть такие, есть другие. У меня сложилось ощущение, что Оксимирон — это такой бунтарь от рэпа, нигилист и разрушитель застарелых ценностей (в одном треке есть сравнение с Базаровым, а в другом — с Чацким), и на этом всё. В то время как в самом авторе, в его языке и заплечном багаже, чувствуется потенциал на что-то более глубокое и широкомасштабное.
Возможно, Оксимирону нужно на секунду остановиться и подумать — а не находится ли потерянное детство прямо тут, перед носом? Не знаю. Знаю только, что перед нами весьма и весьма интересный человек и хороший, повторюсь, рэпер. А там время покажет.
